люциферу тошно хотя бы от того, что в аду в легкие попадает гарь и кашлять начинаешь чем-то черным. люциферу тошно, когда ладони все в грязи и меч держать уже невыносимо, но надо, потому что теперь жизнь его сплошная война. от войны этой тоже пахнет горелым — сгоревшей плотью и разорванными крыльями, которые под ногами так противно хрустят. у самого крылья выдрали и теперь даже в небо смотреть невозможно — тоже тошно. благо в аду небо не видно, облака серые, вонючие, отвратительные.

потому что ад жжет свои костры постоянно, дымом все-все застилая. небо пряталось за облаками так низко, что казалось вот-вот и упадет. только не падало уже сотое тысячелетие. люцифер поднимает голову. мгла, словно живая, копошится, возится.

и кажется так жить в итоге становится проще — не вспоминай, не задавай вопросов, не мучайся. так всегда легче. так всегда п р о щ е, а сложностей хочется по-меньше, потому что уже невмочь жить в постоянном режиме «тошно».

в аду нет времени, но часы имеются даже в кабинете люцифера. тикают нахально, но ничего из себя при этом не представляют. лишь механизм, который владыка преисподней самостоятельно заводит, если они ломаются. и стрелки замерли ровно на полночи, а секундная застряла в районе одиннадцати и двеннадцати постоянно дергаясь, словно в конвульсиях.

если время в аду текло условно, то страдания условными не были. ад был и оставался царством скорби. только демонам грешников не надо было мучить, просто потому что люди всегда прекрасно справлялись сами. говорили, что время все лечит, но в аду времени не было. и это правило распространялось даже на самого люцифера.

люцифер дышал пылью, потому что больше дышать было нечем. чистилище место неприятное. пустое, как ему и полагается, и атмосфера у него такая же — пустая. у него за спиной — пара крыльев, черных как смоль, уже без перьев. они лучше, чем старые — легкие, прочные, сильные. они князю тьмы куда больше нравятся, но от белоснежных воспоминаний все еще становится не по себе. особенно, когда последнее — втоптанные в грязь перья.

люцифер то ли живет, то ли существует, то ли прячется за стенами крепости-пандемониума, чьи стены видели все: войну, вражду, кровопролитие, страсть, слезы, честь и слабость.

люцифер ненавидел привязываться к человеческим по его мнению привычкам и к сигаретам тянулся только в минуту крайней нужды. а преисподняя чуть ли не каждый день доводила его до крайности, поэтому гордый властитель ада постоянно поступался своими принципами и мог зваться заядлым курильщиком, если бы слуги смели его так называть.

он считал, что князю не пристало курить сигареты. это было не солидно.

но когда идет ливень, когда спина покрывается такими человеческими мурашками от холода и воды, мешающейся с кровью, князь ждет, когда дождь утихнет, щелкает зажигалкой и пускает первое колечко дыма. дешевый табак, равно как и самобичевание, не приносит никакого облегчения.

люцифер ни разу никого не убил.
всем его всегда спросить хочется, как это. как это, ведь иногда он возвращается с руками по локоть в крови. это еще хорошо, если по локоть. как это, ведь его меч ни разу не дрогнул. люцифер объясняет и голос у него удивительно добрый: « ангелы совсем не похожи на людей. некоторым было суждено родиться лишь инструментом. а для того, чтобы тебя убили надо сначала научиться хотя бы мечтать. »

людей люцифер тоже не убивал. он был намного выше этого. люди убивали себя сами и обвиняли во всем его. у люцифера другая война.

« если ты взял в руки меч, то будь готов, что тебя прикончат. такая вот война », — говорит князь своим подчиненным настолько будничным тоном, что звучит это как « такие вот дела ». люцифер уже наплевал на доспехи, потому что они не спасут, когда придет конец.

раны заживут. шрамы тоже. хотя некоторые все-таки нет.

у люцифера два шрама на спине и сквозь них видно душу, такие они глубокие. князь твердый, беспристрастный и расчетливый воин. что-то внутри у него обрывается с оглушительным треском, когда ласковые руки проводят пальцем по шраму. хочется что-то сказать, но говорить уже давно стало слишком сложно.