LEE SEON WOONG

Привет, при рождении мне дали имя Ли Сон Ун, но многим я известен как Табло. В последний раз на праздничном торте я задул 34 свечки. К слову, это было 22 июля. Обряд инициации показал, что моё главное преимущество – честность, но я принял решение присоединиться к фракции Храбрость. Чаще всего меня можно встретить в борделе, ведь я там работаю владельцем. В свободное время я ищу взглядом симпатичных женщин.

Симпатии:
драконы, золото, история, корица, огонь, ветер, музыка, клубы, кальян, яблоки, коты, тигры, мотоциклы, аромат женских духов, звук скрипки, бардовый цвет, волки, хип-хоп, рэп, книги

Антипатии:
молоко, церкви, религия в целом, морские продукты, авокадо

Мечты: ответ

Навыки: ответ

Я как обычно курю на балконе в разгаре короткого, мокрого лета, и вижу, как медленно тонет в бетоне горбатое солнце неясного цвета. Вот-вот мне губу обожжет, догорев, сигарета. Я наблюдаю за стоящим у столба человеком — он прячется или просто не знает куда ему идти? А возле скамейки лежит, положив себе на лапы косматую голову, лохматый пес. Мы с ним так похожи. Дикие, одинокие, брошенные и, конечно же, непричесанные.

Провожу рукой по волосам и думаю о том, что хорошо было бы принять душ. Нет, я не настолько грязный в физическом смысле, чтобы окружающим было неприятно рядом со мной находиться. Вы просто не представляете насколько я испачкан морально, и я наивно полагаю, что, текущая по моим плечам, спине, груди, паху вода сможет смыть всю грязь с моей души. За окном фонарь мигает, тени тянет к изголовью. Наше время истекает, истекает алой кровью.

Я тоже учил умножение, деление и глазки на доску старательно пучил и верил в ребячьем своем ослеплении, что время всему остальному научит. В кругу занимательных буков и чисел любой человечек легко забывает, что время конечно великий учитель, но кончив учебу ученый как раз умирает. И все же сегодня куря на балконе я знаю, что выучил пару уроков, к примеру, что солнце не тонет в бетоне, а дружба не терпит условий и сроков, что любовь улетает быстрее, чем ветер и женщине мало быть просто любимой.

Я отключил телефон, завел на восемь будильник. Иду в сторону душа, чувствуя соль на щеках. Лампа не горит, в квартире буквально физически чувствуются сумерки. Любой обманчив звук; страшнее тишина. Я включаю магнитофон с одной единственной кассетой и слушаю лишь один такт песни в жанре поп и продолжаю путь по коридору в сторону ванной. Неловко снимаю с себя футболку, от которой уже пахнет потом и еще черт знает чем.

Время разделилось вокруг на чужое и наше, бросив на разные чаши. Карты легли на наклонную плоскость, что мне удержаться не просто на тормозах. Я все вижу, я все знаю, это все игра такая — ты бежишь, я догоняю; обернешься, убегаю. То ли преданы друг-другу, то ли преданы друг другом.

Все происходит, как будто в каком-то замедленном фильме, переживая то страх, то печаль, то смешные моменты. Не разбирая дороги, без смысла, без цели, без карты. Хочу я кричать: «Отпустите меня с этой третьей от Солнца планеты! Мне здесь так тесно, мне здесь так душно, мне надоела на части людьми разделенная суша, я поднимаю глаза, я тоскую по родственным душам..»

Равновесия нет: в воде пузырьки, в воздухе капли, капли падают вниз, пузырьки поднимаются вверх, злу не хватает добра, ложь не может без правды, холод хочет тепла, тьма стремится на свет. Равновесия нет. Все слилось, картинки звуки, все немыслимо, все нелепо.

«Я не вернусь!» — так говорил когда-то и туман глотал мои слова. Я все отдам за продолжение пути, оставлю позади беспечную свободу. Семья оказалась вне фракций, я выжил и буду сражаться. Сражение, вот чего я так яростно желал. Не за них, они мне никто. Я сражаюсь только за себя. Но кто же знал, что это будет так страшно. Передумать нету больше шанса. Горят холодные глаза, приказа верить в чудеса не поступало — значит нельзя. И каждый день другая цель. То стены горы, то горы стен. И ждет отчаянных гостей чужая стая. Не вижу снов, не помню слов. И кажется рука бойцов колоть устала. Но сколько волка не корми, ему все мало.

Я полностью раздеваюсь, устанавливаю душ и встаю под струи холодной воды. У героев стынет кровь, они разбиваются и вновь идут ко дну — как глупо! Героизм — это смешно! Приказ, все, что мне нужно, не больше не меньше. Я больше не играю со своей душой, какая есть — кому-нибудь сгодится.

Я такой, какой есть, мне все равно.

Холоден ветер в открытом окне, длинные тени лежат на столе. Укутавшись в свитер с полотенцем на голове я смотрю на темное небо, солнце уже давно зашло за горизонт. Закрываю глаза и чувствую, как меня отчаянно тянет в сон. Но еще не все традиции исполнены, а потому я бреду на кухню, чтобы заварить терпкий лавандовый чай. Он помогает расслабиться и успокоить мысли. Я ни в какой книге это не вычитал, не подумайте, я просто убедил себя в этом сам. Я часто так делю, убеждаю себя в чем-то, а потом оказывается, что я сильно заблуждался.

Дым табачный воздух выел. Я сегодня курил слишком много. Пачка сигарет, лежащая на столе, падает в мусорный мешок. Сколько лет сражений, сколько лет тревог. Уйти может быть и просто — помереть! — но разве это дело? Этот город уже обречен, все гуляют и никто ни при чем. И только «что-почём» на умах. За весельем часто прячется страх. И слишком много «бабах-бабах» и мигалок на больших головах. В жизни подвигу мало места, но много мест для дурных идей.

34 дневный август рыдал за стеной, стекла бугрились бусинами его слез. Он прятался за музыкой и усталостью, боясь коснуться моей внезапно пробудившейся печали. Ночь цвела сыростью и страстными искорками — мертвые бездушные светлячки на дороге; прикосновения сладких рук. Скоро на нас обрушится листва и погребет под шорохами каждое из имен лета. Я двуличен и никогда не показываю себя настоящего. Я всегда останусь загадочным человеком. Все так мало знают обо мне, что постоянно удивляются. Любой факт моей жизни производит на окружающих впечатление сенсации.

Ночь брошена как кость в пасть скулящей собаки-ностальгии. И ее белый ошейник окроплен мутными чернилами прошлого.

Растрепанное синее облако с разорванной гортанью застыло напротив окна. Где-то еще постукивает дождь, и за его бормотанием я не рассмотрел поступи рассвета. Утренняя прохлада похрустывает как свежие простыни. И мне больно говорить... Разве что шепотом. Где-то вдали дождь взахлеб читает свои молитвы. А собака-ностальгия всё вертится подле меня, скулит, ластится, тычется горячим носом в мои ладони... Снова ей бродить сегодня по покинутым городам, снова вести беседы с потерянными душами... Я снова позволяю изучать свои изъяны и прятать в травы голоса звенящую струну, разменивать на хрип и полушепот, глотая кислород, откашливая тишину. И руки лижут мне усталые щершавым языком слепые стены.

Я снова чувствую, снова вижу себя изнутри: все эти переплетения тканей, движения легких, сосуды и вены, нервные окончания и кости. Всё утратило свой вкус. Всё кроме чая, лавандового. Но каждый из глотков обжигает мое горло горечью, словно я пью высушенное отчаяние, которое хранил в кладовке все эти годы, до того момента, пока я (снова?) не потеряю себя. Я откидываюсь назад, опираюсь о холодные стены ванной — без обеда, без кофе, без сил, — и вновь на глаза наворачиваются слезы, слезы ярости, оттого что весь мир, похоже, разваливался на части, причем безо всякой на то причины, хотя ничего на свете не изменилось, кроме разве какой-то мелочи, которую я даже не смог бы назвать, но которая отняла у меня то, что я считал собственной жизнью, и зашвырнула все это на высоченную гору, чтобы мне пришлось карабкаться туда — и в итоге обнаружить, что впереди лишь очередная гора, еще выше, и так с ней будет всегда, пока я жив на этом гребаном белом свете, и если это действительно так, то какой вообще в этом смысл — да и есть ли он, черт бы его побрал?

Чтобы держаться на плаву, мы все должны быть сильными и знать свою слабые стороны. Я обладаю гибким разумом, что позволяет мне использовать его, как острое оружие, называемое хитростью. Разума без нее не бывает. Но из-за этого, как опухоль на сердце, растет моя самоуверенность, что не дает мне видеть в людях достойных соперников и даже друзей. Те, кто стоит рядом со мной на одном уровне всего лишь смогли достучаться до меня и указать на то, что мир не подвластен мне, что он не подвластен никому в целом.

Что все мы слабы, и даже я не смогу ничего изменить, отчаянно надеясь, что моя сила — залог успеха.

Связь:

Пост: