PARK SO RA // 박소라 // ПАК СО РА
Прошлой весной мне исполнилось 24 года. Не все знают об этом прозвище, но некоторые люди называют меня Лисица. На протяжении всей своей жизни я занималась разными делами понемногу. Однако ни на чем не могла сосредоточиться, пока мое внимание не привлекла работа учителя танцев в частной студии. Я больше всего на свете боюсь, чтобы ко мне прикасались люди.________________

люблю музыка в жанре фолк, оранжевый цвет, запах подгоревшего хлеба, вино, ночь, ветер, море, океан, драконы, Шекспир, Гете, фэнтези, монеты из разных стран, средневековая тематика, лошади, библейская тематика, музыка, раскованные люди, честные люди, красивые люди, острая пища, чай, тонкие сигареты.	ненавижу музыка в жанре поп, белый цвет, рыба, остывшая еда, кофе, земля, глупости, острые вещи, отсутствие музы, холодный душ, рептилии, оливки-маслины, авокадо, начало весны, слякоть, холод, длинные перелеты, болтливых людей, неумение успокоиться в серьезный момент, безвкусицу.
привычки курит, иногда говорит о себе в третьем лице, не прикасается к людям, поздно ложится, рано встает, на улицу всегда выходит в наушниках, даже если музыку не слушает	страхи аграфобия (контрелтофобия) — боязнь сексуальных домогательств, секса; гаптофобия (гафофобия, гапнофобия, гаптефобия, тиксофобия) — боязнь прикосновения окружающих людей

ЛИЧНОЕ ДЕЛО
КОГДА ТЕБЕ БОЛЬНО, НЕ ПОДАВАЙ ВИДУ, ПОТОМУ ЧТО,  КОГДА ДОБИВАЮТ  -  ЭТО ЕЩЕ БОЛЬНЕЕ.

не было нас —　
　 　 　 　 я этот мир придумал;
　 　 　 　 как мне сейчас?.. 　
　 　 　 　 　 　 　 　 　 　 хм... не больно.


Тянется тонкая и тревожная нить. По струне настойчиво водят смычком, словно над ухом летает комар. Она сидит на диване, поджав под себя ноги и курит пряные сигареты, дым от которых создал в комнате неприятную пелену и ощущение таинственности и мистики. Когда она выходит на улицу, этот запах аурой стелется за ней, вперемешку с ароматом дорогих духов. Одна затяжка и дым попадает в нос, девушка кашляет. Тяжело кашляет, потому что внутри нее так много грязи, что та готовится вот-вот вылиться наружу. В ней сидит множество пороков, и о каждом она знает, пытается держать их под замком, но двери-то решетчатые, нет-нет, а что-то проливается в свет, постепенно скрываясь, сливаясь, точно хамелеон, с настоящей сущностью женщины. Она хитрая. Мало кому известно, что в игре, которая называется жизнью, чаще с выигрышем оказывается тот, кто больше хитрит. Она знает, что достаточно умна, чтобы уметь использовать свой разум во благо себе. Но разума без хитрости не бывает. Она обманывает даже тех, кто, как кажется, не заслуживает этого. Человек близкий, человек дорогой; кто-то всегда окажется во власти ее лжи и коварства, потому что ей сложно себя останавливать. Вся подлость уже давно внутри нее, внутри ее существа, оторвать которое можно лишь с болезненным и сводящим с ума треском. Она боится боли, она не хочет боли. Ей не нужно все это, ей бы просто жить, спокойно и интересно. Без разницы, пусть даже все дорогие ей люди уйдут, забрав по кусочку ее разбитого сердца, пусть они покинут ее. Тем лучше. Она больше не будет никого ранить, она будет одна и будет счастлива. Ее образ, видный в дымке сигарет, напоминает совсем потерянную девушку, без смысла жизни, без всего. Оно и так. Ей бы только выжить. Она всегда жила в достатке, всегда обладала немного большим, чем остальные. А потом резко это потеряла. В возрасте восемнадцати лет ее изнасиловали и теперь она больше не та, кем была раньше. Когда-то людьми руководило благоговение. Затем страх. Сегодня людьми руководит их желудок. Раньше люди были скованы по рукам и ногам цепями. Сегодня они опутаны прямой кишкой.
Иногда ей казалось, что в борьбе за жизнь у нее не остается времени жить.
Она была той, которая всегда любит себя; её глаза светились от счастья, на губах играла загадочная улыбка, а лёгкая походка не была отягощена ни неудобными туфлями, ни грузом ложных комплексов, поверьте — ни один мужчина не мог пройти мимо! На первый взгляд она похожа на шампанское — легка в общении, всегда улыбчива, непредсказуема и чувственна. Но она двулична и никогда не показывает себя настоящую. Она всегда останется загадочной девушкой. Все так мало знают о ней, что постоянно удивляются. Любой факт ее жизни производил на них впечатление сенсации.
Ночь брошена как кость в пасть скулящей собаки-ностальгии. И ее белый ошейник окроплен мутными чернилами прошлого.
Растрепанное синее облако с разорванной гортанью застыло напротив окна. Где-то еще постукивает дождь и за его бормотанием Со Ра не рассмотрела поступи рассвета. Утренняя прохлада похрустывает как свежие простыни. И ей больно говорить ... Разве что шепотом. Где-то вдали дождь взахлеб читает свои молитвы. А собака-ностальгия всё вертится подле нее, скулит, ластится, тычется горячим носом в ее ладони... Снова ей бродить сегодня по покинутым городам, снова вести беседы с потерянными душами...
Она снова позволяет изучать свои изъяны и прятать в травы голоса звенящую струну, разменивать на хрип и полушепот, глотая кислород, откашливая тишину. И руки лижут ей усталые щершавым языком слепые стены. В разомкнутые веки жалят осмелевшие, безумные, взъерошенные тени. Бессонными рассветами царапая глазницы, она приютила их сны на острие булавки; и если не сможет уснуть в петле удавки — в царапине взрастит кошмар.

когда я просыпаюсь,　
　 　 　 　 　 　 　 я боюсь,　
　 　 　 　 что кто-то может занять моё место.　

Она любит вести дневник, любит писать в него то, что творится у нее на уме. Но тетрадки в клетку долго не живут, они сгорают, потому что ей нравится смотреть на огонь и ей не нравится смотреть на свои мысли. Но перестать писать она не может. Это жалкая привычка, как алкоголь или курение.
День сменяет день. А во ней всё укрепляется чувство отчуждения к тому, кто она есть. Тревожно. И эта тревога всё нарастает, достигая своей кульминации перед сном. Тревога прячет свои семена в ее позвонках — с 6 по 13.
Она снова чувствует, снова видит себя изнутри: все эти переплетения тканей, движения легких, сосуды и вены, нервные окончания и кости. Всё утратило свой вкус. Всё кроме чая, лавандового. Но каждый из глотков обжигает ее горло горечью, словно она пьет высушенное отчаяние, которое хранила в кладовке все эти годы, до того момента, пока она (снова?) не потеряет себя.
Она пишет, когда на заднем фоне звучат новости. Ощущение, что она не одна, согревает душу. Ей хочется почувствовать обвившиеся вокруг шеи руки любимого человека, но этого не будет, потому что она слишком дорожит своими тайнами и грехами, чтобы делиться ими с кем-то. Потому что ей стыдно.
Каждая капля чернил наполняется синевой холодных небес. Тени и пятна света укрываются исписанными страницами ее дневника, словно одеялом. Февраль делает пробуждение невозможным, холод увлекает Лисицу на самое дно, привязывая тяжелые сны к ее телу. Сумеречная синева проникает под веки, превращая ее соленые реки в слезы китов.
В ее мире незначительное всегда будет значительным, в ее мире нет места улыбчивому счастью, потому что оно чуждо ей, как углекислый газ существу, что вечно дышит кислородом. Со Ра помнит прошлое точно так же, как простые люди его забывают. Оно остается у нее под кожей, и вырезать его невозможно. Тонко звучит одинокая нота ми второй октавы. Звук чистый, как капля росы, звук далекий, как свет в конце туннеля. Звук странный и непривычный, как сон, после месяца ночей во тьме. Она помнит каждое прикосновение этого ненавистного человека. Помнить каждое его слово. Ее проклятье. Ее горе. Она просыпается по ночам и идет на кухню, чтобы выпить холодной воды из-под крана. Она не может позволить человеку прикоснуться к себе. Кто-то называет мизантропом, но что это за бред, право слово. Со Ра не боится микробов, она боится людей. Боится подпустить их слишком близко к себе. Когда-то она увлекалась математикой, а теперь коротает вечера дома, сидя за ноутбуком и изучая бесконечное пространство интернета. Она пытается жить, пытается ходить в клубы с остатками друзей, но ее мутит, когда хоть кто-то прикасается к ней. А нота ми все тянется и тянется, словно самая жизнь, высокая, и горькая. Ах, точно, это же ми бемоль. Печальная и более низкая
Кто играет на клавишах нашей жизни? Бог ли? Она не верит в богов, она сама по себе, дикая, рыжая и прекрасная. Ей нет смысла винить во всем кого-то свыше, ей нет смысла перекладывать бывать всю ответственность с себя на Бога. Она сильна и эта сила делает ей честь.
Нота обрывается, пепел с сигареты прожигает на обивке кресла маленькую черную дырочку. У нее вся душа такая, прожженная, и пепел тлеет внутри нее, иногда грея, иногда обжигая. Для других она может быть огнем, но на самом деле она океан. Для других она может быть солнцем, но на самом деле она метель. Все доведено до уровня инстинктов, и пистолет в руках всего лишь муляж для того, чтобы пугать - себя, других, без разницы. Отрывается от бумаги ручка. Лисица откидывается назад — без обеда, без кофе, без сил, — и вновь на глаза наворачиваются слезы, слезы ярости, оттого что весь мир, похоже, разваливался на части, причем безо всякой на то причины, хотя ничего на свете не изменилось, кроме разве какой-то мелочи, которую она даже не смогла бы назвать, но которая отняла у нее то, что она считала собственной жизнью, и зашвырнула все это на высоченную гору, чтобы ей пришлось карабкаться туда — и в итоге обнаружить, что впереди лишь очередная гора, еще выше, и так с ней будет всегда, пока она жива на этом гребаном белом свете, и если это действительно так, то какой вообще в этом смысл — да и есть ли он, черт бы его побрал?
Она может разговаривать сама с собой. Вот так, сидя на деревянном стуле на кухне перед раскрытой тетрадью. Тут, по крайней мере, что она захотела, то и сказала. Иногда она целыми днями носит черное, потому что ведет траур по себе, по человеку, которым ей никогда не стать.
Она знает о чем мечтает. Она ненавидит свою жизнь. Утро-вечер. Всё заканчивается одинаково. Она мечтает, что завтра у нее начнется новая жизнь. Поэтому она мечтает об этом каждый день. Каждый божий день. Много лет назад она была счастлива, но сейчас она лишь алеет о том, что осознала это только сейчас. Когда-то давным давно каждый день для нее был полон удовольствия, но сейчас это всего лишь тень дымчатый воспоминаний и не больше.

мы стоим в стороне и улыбаемся,　
　 　 　 　 　 　 пока вокруг все рушится　

BONUS-TRACK
ТАК ТРУДНО ОБЛЕКАТЬ ВАЖНЫЕ МЫСЛИ В СЛОВА, СТОИТ ПРОИЗНЕСТИ - ОНИ СРАЗУ ТЕРЯЮТ В ЦЕНЕ. ТАК ТРУДНО БЕЗ СЛЕЗ НА ПРОЩАНИЕ ЦЕЛОВАТЬ.
А ОСОБЕННО МНЕ.

показательный пост и связь

Скрытый текст:

Для просмотра скрытого текста - войдите или зарегистрируйтесь.

На нашем пути
Возможно,
Такое произойдёт,
Что перевернёт на повороте,
Бесповоротно всё повернув вокруг

prvrln – ровно
prvrln – мы разбегаемся

Тэмин ведет машину тягуче медленно, ловя в стекле заднего вида свет фонарей по бокам двухполосной дороги. Его преследуют собственные мысли, заставляя изредка сбиваться с такта надоедливой песни, играющей по радио. Свои диски с классической музыкой он забыл у себя в квартире в Сеуле. Его почти не заботит, пропустит ли он нужный поворот или нет. Сейчас его, вроде бы, вообще ничего не волнует, кроме ощущения, поселившегося с тех самых пор, как он выпустил эту треклятую книгу, что его постоянно преследуют. Паранойя. Но его преследует его собственное прошлое, жестоко обзывая предателем своих же убеждений и нарушителем своих же обещаний. Тэмин постепенно окунается в образ убийцы, одевается в его маску. А он так его ненавидел все эти пятнадцать лет. Он жил раньше, просто дыша мыслями о мести, а теперь, когда в его руках находится внимание общественности, появляется ощущение, словно можно забыть обо всем, загрести побольше денег и просто жить. Он всегда сторонился людей, всегда жил в одиночку в своей маленькой квартире, курил легкие сигареты и запивал все лавандовым чаем. Он продавал комиксы в магазине напротив и изредка проводил время в шумных городских клубах, забывая порой о том, что живет вообще. Когда ты в двадцать пять пробуешь трахаться под давлением какого-то дешевого наркотика, а потом на утро не понимаешь в каком месте проснулся, кажется, будто ты и правду утерял на какой-то момент связь с реальностью. Отключился. Не далеко уходил от наркоманов, потом возвращался с помощью Джонхена в реальность. Туда-сюда, совсем не жизнь. А теперь он раздает автографы на конференциях и фанмитингах по поводу своей книги, общается с людьми и постепенно понимает, как люди живут по-настоящему. Он кутается в плед и мечтает о спокойном октябре, а они названивают друг другу и назначают встречи. Они пьют кофе и общаются, дружат и любят, а Тэмин тоже человек, но видимо к такому образу жизни его не приручили. Его вообще ни к чему не приручили, если говорить честно и откровенно. Потому что он иногда так похож на дикого, что, даже если оденет дорогую одежду и будет улыбаться, навсегда останется им. Джонхен говорит, что из него идеальный убийца, а Тэмин только яростно шипит на него, убирая упавшие на лоб пряди высветленных волос. Пока «представление» готовилось, все казалось не таким, как оказалось на самом деле. Тэмин столкнулся с трудностями, о которых до этого даже не думал. И сейчас он частично бежит от них, медленно давя на педаль газа, словно еще думает, способен ли он дать отпор и может ли вернуться. Он бежит в другой город, выключив мобильный телефон, бежит, взяв машину на прокат, словно это не дает шанса его найти. Конечно его найдут, но пока он шлет все к демонам, ловя постепенно особый кайф от побега. Он давит на педаль сильнее, когда выезжает на автостраду. У него к риску стремления никогда не было, как и к смерти тоже. Но ему кажется, что если он сейчас выместит хотя бы часть эмоций на скорость и дорогу, ему станет немного легче. Он хорошо знает Кая и знает, что для него чувство скорости и риск — все, целая огромная жизнь, которой он почти не дорожит. Тэмин не такой, его эмоции суше, серее, чем у Чонина, и иногда ему до ужаса хотелось поменяться с другом местами. Так всегда бывает, мы хотим измениться, став совершенно другими людьми, мы забываем, что наша личность тоже по-своему драгоценна, даже если она пропахла сигаретами и парфюмом разных людей. Каждый человек это отдельный океан, большой и определенно захватывающий дух. Кто-то спокойный, кто-то нет. И Тэмину в этом случае очень хочется быть отнюдь не водой, ему хочется быть небом, большим и бескрайним, ему хочется быть лесом, глубоким и шумным. Никому не хочется быть обычным. Хочется пахнуть еловым иголками и свежестью, а не уродским дезодорантом и едой с заправки. Тэмину душно, и он открывает окно. Светлые волосы снова падают на лицо, он дергает головой, пропуская указатель, который говорит о том, сколько ему еще осталось до города. GPS говорит, что скоро.

Он выходит из машины, хлопает дверью. Холод пробирается под пальто, вызывает мурашки, а внутри Тэмина итак неспокойно. У него ощущение, будто ему никто не обрадуется. Отношение людей к нему изменилось. Это одна из тех вещей, к которой Ли Тэмин не был готов. Он вообще явно не был готов и к половине того, что оказалось у него на плечах. Ему даже страшно, но боится он, как всегда, по-своему, не позволяя никому видеть этот страх, неся груз в одиночку. Он хочет убедить себя в том, что это, чтобы защитить близких, но в глубине он знает, это все потому что он боится, будто его страх воспримут за слабость. Он так боится быть слабым, а потому не показывает слишком многое. Он боится осуждения. Он боится упасть и больше не подняться. Он поднимается на восьмой этаж пешком, с дурацкой одышкой и чувством, будто у него сейчас ноги отвалятся. Рука дрожит, и тревога с волнением, кажется, достигают своего пика. Тэмин очень дорожит Каем, он всегда готов ради него на многое, даже забыть себя. В Кае почти не было проблем, — он сам по себе одна большая проблема, — но Тэмин был даже рад. Это привносило особую драму. Сейчас проблема была в самом Ли. Это ведь он создал образ, о котором до этого никто не знал. И теперь он, изменившийся, врывался в чужую жизнь, совершенно не имея на это право. Кай не принадлежит Тэмину, а он не принадлежит ему. Их дружба это что-то совершенно иное, хочет думать Тэмин. Для него это что-то с запахом освежителей воздуха для машин и вкусом жарких специй на губах. Это то, от чего он уже не может отказаться. Если только не сломается. Ему было стыдно за то, что он не рассказал Каю обо всем, что готовил. Будь это любой другой человек, которого Тэмин знает неделю или месяц, ему было бы откровенно насрать. Но с Каем так нельзя. Он иной. Тэмин оставил в багажнике гитару, скрывая тот факт, что у него есть песня про Ким Чонина. Даже не про Кая. Именно про того Ким Чонина, которого тот порой так отчаянно скрывал. Иногда Ли казалось, что тот вот-вот появится, а иногда эта надежда даже не возникала. Кай был прекрасным океаном, и порой Тэмин его даже боялся. Он был готов пить океаны, он ведь тоже умел ломать людей, но с Каем это просто невозможно. Ты можешь пытаться его выпить, но все, что ты получишь, это эффект опьянения. Поднимешься потом на крышу и сиганешь вниз.
— Я не знаю, что и сказать, — проблема была в том, что и врать Каю было ужасно. Больше всего Тэмин ненавидит эту ситуацию за то, что ему так нужен этот гребанный стритрейсер, его сочувствие и поддержка, а он не знает, как ему все объяснить. И можно ли это сделать? — Я был ужасным человеком.
Он лжет. Лжет, кусая губу и сжимая в руках мобильный телефон, который до сих пор не включил. Лжет, не сводя с пальцев Кая взгляда. Не договаривает. Ему стыдно.