oh se hun | о се хун
пролог
дата рождения: 1.10.1941 [74 y.o.]
ориентация: pansexualпрофессия: писатель
принадлежность: фамильяр
история
Я как обычно курю на балконе в разгаре короткого, мокрого лета, и вижу, как медленно тонет в бетоне горбатое солнце неясного цвета. Вот-вот мне губу обожжет, догорев, сигарета. Честное слово, я не курю. Это просто за компанию... За компанию со стрессом. Я наблюдаю за стоящим у столба человеком — он прячется или просто не знает куда ему идти? А возле скамейки лежит, положив себе на лапы косматую голову, лохматый пес. Мы с ним так похожи. Дикие, одинокие, брошенные и, конечно же, непричесанные. Провожу рукой по волосам и думаю о том, что хорошо было бы принять душ. Нет, я не настолько грязный в физическом смысле, чтобы окружающим было неприятно рядом со мной находиться. Вы просто не представляете насколько я испачкан морально, и я наивно полагаю, что, текущая по моим плечам, спине, груди, паху вода сможет смыть всю грязь с моей души. За окном фонарь мигает, тени тянет к изголовью. Наше время истекает, истекает алой кровью. Я тоже учил умножение, деление и глазки на доску старательно пучил и верил в ребячьем своем ослеплении, что время всему остальному научит. В кругу занимательных буков и чисел любой человечек легко забывает, что время конечно великий учитель, но кончив учебу ученый как раз умирает. И все же сегодня куря на балконе я знаю, что выучил пару уроков, к примеру, что солнце не тонет в бетоне, а дружба не терпит условий и сроков, что любовь улетает быстрее, чем ветер и женщине мало быть просто любимой. Я отключил телефон, завел на восемь будильник. Иду в сторону душа, чувствуя соленые слезы на щеках. Лампа не горит, в квартире буквально физически чувствуются сумерки. Любой обманчив звук; страшнее тишина. Я включаю магнитофон с одной единственной кассетой и слушаю лишь один такт и продолжаю путь по коридору в сторону ванной. Неловко снимаю с себя футболку, от которой уже пахнет потом и еще черт знает чем. Время разделилось вокруг на чужое и наше, бросив на разные чаши. Карты легли на наклонную плоскость, что мне удержаться не просто на тормозах. Я все вижу, я все знаю, это все игра такая — ты бежишь, я догоняю; обернешься, убегаю. То ли преданы друг-другу, то ли преданы друг другом. Все происходит, как будто в каком-то замедленном фильме, переживая то страх, то печаль, то смешные моменты. Не разбирая дороги, без смысла, без цели, без карты. Хочу я кричать: «Отпустите меня с этой третьей от Солнца планеты! Мне здесь так тесно, мне здесь так душно, мне надоела на части людьми разделенная суша, я поднимаю глаза, я тоскую по родственным душам..» Равновесия нет: в воде пузырьки, в воздухе капли, капли падают вниз, пузырьки поднимаются вверх, злу не хватает добра, ложь не может без правды, холод хочет тепла, тьма стремится на свет. Равновесия нет. Все слилось, картинки звуки, все немыслимо, все нелепо. «Я не вернусь!» — так говорил когда-то и туман глотал мои слова. Я все отдам за продолжение пути, оставлю позади беспечную свободу. Сражение, вот чего я так яростно желал. Но кто же знал, что это будет так страшно. Передумать нету больше шанса. Горят холодные глаза, приказа верить в чудеса не поступало — значит нельзя. И каждый день другая цель. То стены горы, то горы стен. И ждет отчаянных гостей чужая стая. Не вижу снов, не помню слов. И кажется рука бойцов колоть устала. Но сколько волка не корми, ему все мало. Я полностью раздеваюсь, устанавливаю душ и встаю под струи холодной воды. У героев стынет кровь, они разбиваются и вновь идут ко дну — как глупо! Героизм — это смешно! Приказ, все, что мне нужно, не больше не меньше. Я больше не играю со своей душой, какая есть — кому-нибудь сгодится. Я такой, какой есть, мне все равно. Холоден ветер в открытом окне, длинные тени лежат на столе. Укутавшись в свитер с полотенцем на голове я смотрю на темное небо, солнце уже давно зашло за горизонт. Закрываю глаза и чувствую, как меня отчаянно тянет в сон. Но еще не все традиции исполнены, а потому я бреду на кухню, чтобы заварить терпкий лавандовый чай. Он помогает расслабиться и успокоить мысли. Я ни в какой книге это не вычитал, не подумайте, я просто убедил себя в этом сам. Я часто так делю, убеждаю себя в чем-то, а потом оказывается, что я сильно заблуждался. Дым табачный воздух выел. Я сегодня курил слишком много. Пачка сигарет, лежащая на столе, падает в мусорный мешок. Сколько лет сражений, сколько лет тревог. Уйти может быть и просто — помереть! — но разве это дело? Этот город уже обречен, все гуляют и никто ни при чем. И только «что-почём» на умах. За весельем часто прячется страх. И слишком много «бабах-бабах» и мигалок на больших головах. В жизни подвигу мало места, но много мест для дурных идей. 27 дневный август рыдал за стеной, стекла бугрились бусинами его слез. Он прятался за музыкой и усталостью, боясь коснуться его внезапно пробудившейся печали. Ночь цвела сыростью и страстными искорками — мертвые бездушные светлячки на дороге; прикосновения сладких рук. Скоро на нас обрушится листва и погребет под шорохами каждое из имен лета. Я двуличен и никогда не показываю себя настоящего. Я всегда останусь загадочным человеком. Все так мало знают обо мне, что постоянно удивляются. Любой факт моей жизни производит на окружающих впечатление сенсации. Ночь брошена как кость в пасть скулящей собаки-ностальгии. И ее белый ошейник окроплен мутными чернилами прошлого. Растрепанное синее облако с разорванной гортанью застыло напротив окна. Где-то еще постукивает дождь и за его бормотанием я не рассмотрел поступи рассвета. Утренняя прохлада похрустывает как свежие простыни. И мне больно говорить ... Разве что шепотом. Где-то вдали дождь взахлеб читает свои молитвы. А собака-ностальгия всё вертится подле меня, скулит, ластится, тычется горячим носом в мои ладони... Снова ей бродить сегодня по покинутым городам, снова вести беседы с потерянными душами... Я снова позволяю изучать свои изъяны и прятать в травы голоса звенящую струну, разменивать на хрип и полушепот, глотая кислород, откашливая тишину. И руки лижут мне усталые щершавым языком слепые стены; тело ласкает дева, в чьих хрупких ладонях скрывается мое сердце... В разомкнутые веки жалят осмелевшие, безумные, взъерошенные тени. Бессонными рассветами царапая глазницы, она приютила мои сны на острие булавки; и если не смогу уснуть в петле удавки — в царапине взращу кошмар. Разорваны линии, ведущие с небес, разорвана семья. Веди меня, случай, держи меня, пока я не исчез. Взлетаю к облакам, каждый раз, когда губами закусываю фильтер, тогда же иду ко дну. Я не отдам тебя, моя воображаемая жизнь, никому. Гольф в дюнах, дискотеки во дворцах, по линиям метро любовь от меня уходит, и я слышу лишь плач северных ветров. Это началось уже давно, но я не скажу тебе, когда точно. Просто знаю, что это есть. Убей меня. Внезапно гаснет свет, нервно курю я в своем кабинете, в пачке сигарет уже пусто. Солнце светит мимо кассы, прошлогодний снег еще лежит, все на свете из пластмассы и вокруг пластмассовая жизнь. Тянутся хвосты, миллионы звезд сошли на нет, с тех пор как я с самим с собой почти на ты. И дело вовсе не в примете, только мертвый не боится смерти. Беспощадно в небе светит солнце. Чтобы держаться на плаву, мы все должны быть сильными и знать свою слабые стороны. Я обладаю гибким разумом, что позволяет мне использовать его, как острое оружие, называемое хитростью. Разума без нее не бывает. Но из-за этого, как опухоль на сердце, растет моя самоуверенность, что не дает мне видеть в людях достойных соперников и даже друзей. Те, кто стоит рядом со мной на одном уровне всего лишь смогли достучаться до меня и указать на то, что мир не подвластен мне, что он не подвластен никому в целом. Что все мы слабы, и даже я не смогу ничего изменить, отчаянно надеясь, что моя сила — залог успеха. Потеряв первого владельца, я остался предоставлен самому себе. Одинокий фамильяр, который даже не может даже стать своей второй формой, потому что это будет нарушением договора, стоит людям это увидеть. Дракон. Могущественный дракон, который оказался заперт решением. Наверное, скоро это сведет его с ума, и он перестанет терпеть, начнет сражаться за то, чтобы договор отменили. Ему почти даже не страшно.слова песен использованы, чтобы передать личность персонажа.
эпилог
пробный постhttp://theuntold.rusff.me/viewtopic.php?id=333#p34325
Ли Тэмин по ночам засыпает с включенным радиоприемником или телевизором, слушая разговоры людей, слушая музыку, слушая жизнь, которой у него никогда толком не было. В этом мире все чего-то лишены, и все страдают от одной единственной болезни, по воздушному [душевному] пути распространившейся между людьми. Она есть на каждой улице, в каждом городе, в каждой стране, на каждом континенте. Она, как облако дыма от больших промышленных городов, окутала нашу планету. Что за болезнь? Это болезнь, которая, к сожалению, теперь в моде и которую ежедневно встречаешь у интеллигентных людей. Врачи, конечно, ничего об этом не знают. Она сродни moral insanity, ее можно назвать также индивидуализмом или воображаемым одиночеством. Современные книги полны этим. В человека вселилась фантазия, будто он одинок, ни один человек им не интересуется, ни один человек его не понимает. Тому, в ком уже сидит эта болезнь, достаточно нескольких разочарований, чтобы он поверил, будто между ним и другими людьми не существует вообще никаких отношений, разве что недоразумения, и что каждый человек, в сущности, шагает по жизни в абсолютном одиночестве, что ему никогда не стать по-настоящему понятным для других, нечего с ними делить и невозможно иметь что-либо общее. Бывает даже, что такие больные становятся высокомерными и считают всех прочих, здоровых людей, которые способны еще понимать или любить друг друга, за стадных животных. Если бы эта болезнь стала всеобщей, человечество неминуемо вымерло. И Тэмин каждое утро просыпается от все тех же самых звуков телевизора, когда диктор сообщает о какой-нибудь катастрофе или наоборот, о каком-то открытии, совершенно не осознавая, что Тэмин тоже сам по себе катастрофа и одновременно великое научное открытие. У него не голубая кровь, он не умеет извергать огонь, но зато он умеет жить. И еще на этой планете огромное количество людей, способных жить, не смотря ни на что. Им бы выдать медали, им бы встретиться друг с другом, им бы попытаться понять друг друга. На сердце тоска от осознания, что столько замечательных людей сидят и не знают о существовании друг друга. Кто-то твердит, что каждый когда-нибудь найдет человека, заранее предназначенного ему. Этот человек будет прекрасен, он будет знать, что тебе нравится вовсе не красный, а оранжевый цвет, что тебе нравятся драконы, а не домашние животные. Что ты мечтатель и интуит, а не строгий и сухой логик. Но этот человек может жить на другом континенте, он может не говорить на одном с тобой языке, он может умирать от смертельной болезни, вроде рака, он может пройти мимо тебя, сесть за соседний столик, а не за твой, в кафе. Вы можете не встретиться. Судьба создаст для нас идеальную партию, но не факт, что мы сможем ее разыграть. А потом мы не теряем времени и знакомимся с другими людьми, упиваемся иллюзией того, что, вот, он, мой идеальный человек! Чтобы потом оказалось, что с ним очень интересно ругаться, бить посуду, ощущать на теле запах чужого парфюма, в телефоне видеть чужие номера и смски, плакать, рвать на себе волосы и ругать Судьбу, за то, что она нас обманула. Тэмин знает, что на самом деле это мы сами себя обманываем, и никто не виноват в том, что Судьба так распорядилась. Наши слезы льются от того, что мы не в силе принять свою ошибку. Для этого мы создаем богов, приносим им жертвы, губим себя ради их существования, отчаянно боремся за их существование, конечно же понимая, что на самом деле Там никого не существует. Нам просто нужно верить во что-то, если мы не можем верить в самих себя.
Тэмин ловит ее где-то на границе со здравым смыслом и ее домом. У него в зубах третья по счету сигарета, а в салоне дорогого автомобиля уже пропал запах освежителя воздуха, все превратилось в сплошную раковую опухjль, и Тэмину абсолютно плевать, что этого не может быть. В этом мире не может быть так, что единственный человек, который его действительно понимает, оказывается похож для него на заточенную в клетке пташку. Он, как вор, тайком выхватывает ее из цепких рук владельца, он везет ее далеко-далеко, к морю, думает он, а на самом деле куда-то намного ближе. К морю они поедут как-нибудь потом. Да, наверное, Тэмину хочется быть для нее Питером Пэном, а она непременно должна быть его Венди, которую он забирает ото всех, прячет на какое-то время, в надежде, что это будет на совсем. У него отнюдь нет своей страны Неверленд, у него нет в вечных врагах Капитана Крюка в этой забавной шляпе и с французскими усами. У Ли Тэмина есть лишь он сам, да его грустные истории, которые он дарит ей, словно детские сказки про драконов и замки, где прячут принцесс. Она уже не маленькая девочка, чтобы слушать подобное, а он не самый прекрасный рассказчик, чтобы повествовать такое, но нарушать правила, при этом свои собственные, всегда было неотъемлемой частью этих двоих. У него в радиоприемнике играет какая-то скримо группа, и он ведет машину специально быстро, прекрасно зная, что она действительно любит: она любит скорость. И такие машины, как его alfa romeo 4c. Она любит Шекспира, и у него на губах вертится пьеса «Сон в Летнюю ночь», которая постоянно так неожиданно всплывает в его сознании, стоит ему увидеть ее. «Счастливей роза, ставшая духами, чем та, что на нетронутом кусте. Живет и гибнет в святости пустынной.» Летний сон, который вот-вот прервет знаменование осени по календарям. Часы ведут свой последний отсчет, а Тэмин словно надеется на скорости все догнать, все вернуть, все исправить. Иногда они [случайно?] оказывались в одном клубе [ха-ха, не смешите]. Дымовая завеса скрывала, то что всего лишь один взгляд мог скрывать в себе целую тираду, состоящую из образов, чувств и бессвязных слов одними губами. Это не сверхъестественное явление, это просто сама жизнь и человеческие души в консонансе. Тэмин любит шептать на французском, кричать на испанском и шутить на итальянском, любит создавать хаос вокруг себя, но только для нее. Только она знает, что на самом деле он буквально из этого самого хаоса соткан, но только окружен темным стеклом. Никто пока его не пробил, но она научилась глядеть сквозь. У него где-то в районе лопаток поселились вороны с городского кладбища, и, когда они встречают их, сидящих на железных воротах; ни один [ворон что ли?] не удивляется. Они уже стали друзьями [да-да, ворон]. Ли Тэмин любит церкви и любит гигантские витражи, любит смотреть на них, когда солнце играется с разноцветными стеклышками, посылая на его лицо разноцветные блики. Он любит историю Люцифера, любит стоять на последнем этаже отеля, в котором живет, расставив в разные стороны руки и думая о том, что когда-нибудь он полетит. Она может обнять сзади и полететь вместе с ним. Иногда Ли думает, что она и есть его крылья. Он толкает ворота ногой, вороны с шумным карканьем взлетают в разные стороны. Нет перьев, падающих на землю, нет странных звуков, нет даже заходящего за триста ударов сердца. Тэмин задумывается о том, что на самом деле весь этот мир состоит из самого простого «ничего». Даже этого кладбища тоже не существует. Единственное кладбище, по которому мы бродим, — наше собственное. Мы несем его в своих сердцах. В руках у Ли бутылка дорогого вина и два бокала, в карих глазах тревога и печаль, от которой так хочется избавиться. Вырвать бы глаза с корнем, заменить их на полу стеклянные протезы, перестать что либо видеть. Так хотя бы в зеркало можно будет смотреться с чистой совестью. Без единой мысли о том, что в очередной раз по глазам будет видно, что улыбка-то фальшивая. С ней это не пройдет, с ней вообще нет смысла улыбаться, даже над самой смешной шуткой, она итак все поймет.
— Здравствуй, мама, — гранитная плита, к которой он прикладывает руку, отвечает ему холодом преисподней. Кто вдруг решил, что в преисподней жарко? Вся преисподняя в гранит закована, ведь это камень, из которого делают последнюю вещь, напоминающую о существовании человека. Это последнее, чем мы можем после себя оставить. Тэмин не плачет, нет, слезы высохли уже давно. Внутри только ярость растет, он пачкает колени бежевых брюк грязью с кладбища, и усаживается на плиту. Могила не для мертвых, она для живых. Чтобы они пытались помнить и не забывали. Бутылка Шато Жискур оказывается на асфальте, рядом с бокалами, по углам от гранитной плиты он зажигает свечи и откидывает голову назад. У него на спине в районе лопаток наколота татуировка в виде Кассиопеи, и звезды он очень сильно любит, сидит, разглядывает их. Берет ее ладонь, преподносит к своим губам и чувствует аромат ее кожи, пробирающийся в само сознание. Она тоже в какой-то степени Кассииопея, прекрасная дева, помещенная на небо созвездием в виде красавицы, сидящей на троне, но только к верх ногами.
— Она бы сказала, что ты очень красивая, — искренне говорит Тэмин, поднимая взгляд. Когда она смотрит в его глаза, они из карих превращаются в голубые, в зеленые, в красные, в белые, в безумно черные, а в них звезды-звезды-звезды. И тоже какие-то новые, не знакомые астрологам созвездия. Например вот одно, оно называется созвездие тяжести. А вот другое, это созвездие разбитого сердца. И еще одно, созвездие мести. О каждом из них она знает, он не скрывает н и ч е г о, потому что нет смысла. Нет ничего, что заставляло бы его ей не открываться. Для нее его двери всегда открыты. Она почетный гость, которого порой выпускать не хочется. Тэмин предоставлен в этом мире самому себе, а она принадлежит другим. Он не стесняется говорить, что как-нибудь у него лопнут нервы, и он ее украдет. Тогда они смеются вместе, осознавая, что в любой момент этот смех может стать последним в их жизни. Ведь они знают, какого это — умирать. И даже знают это, пожалуй, лучше того самого дорогого для Тэмина человека, что сейчас лежит по метрами земли. Потому что мама уже все забыла, а они умирают в течении долгого времени, самостоятельно губя себя тысячами всевозможных способов. У них в распоряжении были сигареты, выпивка, даже наркотики, но самое главное оружие, которое оставляло на их теле и душе столько синяков и шрамов, это, конечно же, люди. Разные-разные, добрые и злые, отзывчивые и эгоисты. Нужные, главное, и не очень. Наличие и просто существование определенных личностей меняет все. Кого-то хочется убить, за шрамы на сердце, кого-то к этим шрамам хочется подпустить, пусть лечат. Потому что самому справиться уже просто не реально. И Тэмин привык, что холодными руками к холодным рукам, глубокими взглядами, тихим шепотом и одинокими словами, она позволяет ему исцелять ее, а она лечит его. Воздух на кладбище сырой, слегка пахнет землей, и вороны насмешливо шелестят крыльями. Ночь кутает их в свое одеяло, дарит незабываемые ощущения и не менее незабываемые мысли. Опаснее сейчас думать. Но еще опаснее чувствовать, потому что слившись в одно, мысли и эмоции становятся очередной бомбой для Хиросимы. Какой-то город взрывается, а вместе с ним и чья-то сокровенная душа, в которой, возможно, скрывалась огромная и бесконечная Вселенная. Возможно именно в этой Вселенной надо было искать наличие живых существ, именно на этих планетах и в этих звездах скрывалось будущее, о котором мечтают люди. Именно этот драгоценный мир должен был стать самым сокровенным для всего человечества. И так с каждым человеком. Люди драгоценны и бесконечны, как космос.